Фoтo: Aлeксaндр Ивaнишин
В «Зaпoвeдникe» мнoгo пьют, мнoгo курят и мaтeрятся. Нo нeмнoгo. Вoт и в фoйe, срaзу зa гaрдeрoбoм, стoит бoчкa, и кoлoритнoгo видa oсoбa прeдлaгaeт стaкaнчик винa.
— Вaм красное или белое?
— Белое. «Агдам». Наливать?..
Пышнотелая, в фартуке и с кипенно-белой наколкой на голове, явно разочарована моим отказом и всем своим видом показывает: «Дамочка, отойдите, не мешайте работать». Главный принцип советской торговли на месте. А чуть дальше на белой стене вовсю идут «Новости дня», и в данный момент можно увидеть, как товарищ Суслов навешивает товарищу Брежневу очередную цацку. Впрочем, третий звонок «выключает» из белого пространства и новости, и продавщицу.
фото: Марина Райкина
Декорация на сцене (Александр Боровский) — образец минимализма: горбатый деревянный мост перекинут из кулисы в кулису (ну ясно же, что через речку), из-под него торчит язык помоста — с такого обычно мужики удят рыбу. Однако типичная для среднерусской полосы картина озвучена композицией «Нью-Йорк» оркестром Рэя Кониффа. Под нее с двух сторон на мост выплывают семь барышень в летних платьицах с преобладанием теплых тонов. Барышни танцуют, и уже по танцу каждой можно определить ее сексуальный потенциал. Впрочем, секса в СССР, как известно, нет. Теоретически, а практически каждая не прочь.
По мостку идет главный герой — писатель Борис Алиханов, который приехал в Михайловское, в Пушкинский заповедник, подхалтурить, а на самом деле — «разорвать цепь драматических событий, проанализировать ощущение краха». Садится, опускает сначала ноги в несуществующую воду, затем руку, нашаривает бутылку белой, делает глоток — хо-ро-шо пошла!
— Вот человек двадцать лет пишет рассказы, убежден, да, что с некоторыми основаниями взялся за перо. Люди, которым он доверяет, готовы это засвидетельствовать. А тебя не публикуют. Вот не принимают в свою компанию.
Четверть часа (!!!) идет монолог, и никто его не нарушит. Писатель Сергей Качанов — один на один со зрителем: покуривает, пригубляет водочки, молчит, снова говорит… Размеренно, с философским отлетом и легким депрессивным оттенком.
К его монологу присоединится второй, Валеркин, — буйно-экспрессивный, усиленный ручным громкоговорителем, широко известным в народе как матюгальник. «Вы слушаете «Пионерскую зорьку»!!!» — орет Валерка (Даниил Обухов). Чуть позже к компании добавятся еще три типа со своими монологами и один резонер. Обращаются к зрителю, а меж собой общаются в основном через бутылку, красноречивым жестом: «Ну, наливай».
Ощущение, что на узком речном помосте разворачивается очень яркое, плотное действо — с внутренними монологами, диалогами, массовыми сценами. Первый акт — строго мужской, не омрачен женским присутствием. Мужики много и «вкусно» пьют, как пили в советское время и не пьют сейчас, когда все озабочены деньгами или делают вид, что озабочены. В разговорах — жизнь, фашисты, евреи, начальство, опять евреи, туристы, снова евреи… И Пушкин, хотя, казалось бы, а при чем тут евреи?.. Поэт присутствует незримо (поминают Гейченко, аллею Керн, репутацию бабника). И зримо: маленькая посмертная подсвеченная маска Александра Сергеевича висит на черном заднике и молчаливо внемлет довлатовскому тексту, виртуозно инсценированному. Второй акт отдан женщинам, которые, стоя на крутом мосту, общаются с писателем. Это они вводят поэта в «Заповедник»: звучат его стихи без пафоса, с долей гротеска. И три романса а капелла — Пушкин, нежно, прозрачно. Пушкин — наше все.
В спектакле наряду с тремя старожилами (прекрасный Сергей Качанов, Анастасия Имамова, Ольга Калашникова, Катерина Васильева) призван новый состав актеров из Студии театрального искусства (СТИ). Если этого не знать, то можно подумать, что это вовсе не выпускники прошлого года: работают легко, весело, запоминаются абсолютно все — Александр Николаев, Лев Коткин, Дмитрий Матвеев, Даниил Обухов, Никита Исаченков, Александр Медведев, Дарья Муреева, Мария Корытова, Варвара Насонова, Елизавета Кондакова, Екатерина Копылова.
Антураж — визуальный и вербальный — очень советский, незнакомый поколению 2000-х, но то, что происходит на сцене, впрямую касается сегодняшней жизни. Не обличительно, не иллюстративно, а так, как бывает в истинном искусстве: неуловимо протянуты нити из советского застоя в наше непонятное сегодня. Чистота и прозрачность, ясность и эстетизм сошлись в «Заповеднике» у Женовача.
Довлатов и Пушкин — они очень подошли друг к другу. Маленький курчавый человек, сочетавший в себе гения и дьявола, великий писатель, а кончивший жизнь как герой второсортной беллетристики (по словам Фаддея Булгарина, «подстрелен, как заяц»), три с половиной часа сценического действия был среди советских людей. Как наше все. Как продукт масс-культуры, как… А Пушкин-то что? В финале из-под колосников спустилось одиннадцать посмертных масок Пушкина с хрустальной слезой у каждой. Заплакал наше все…
Последнее слово Сергей Женовач оставил за Пушкиным, стихи которого, по сути, можно расценить как манифест, выразивший позицию режиссера в напряженном, несправедливом, агрессивном мире. В том числе театральном. «Не дорого ценю я громкие права, от коих не одна кружится голова…»
Лучшее в «МК» — в короткой вечерней рассылке: подпишитесь на наш канал в Telegram